поэт и его заступница отправились вдвоём на прогулку по окрестностям, как только он смыл с рук и лица следы рыданий.
Остальные посвятили светлую часть дня тому, чтобы поднять на дуб и приколотить длинную доску, призванную служить наблюдательной вышкой, если полчища сарацинов хлынут на Лондон. Лазать на дуб всегда было трудно, а в тот день особенно, потому что соседи привязали к стволу верёвку и развесили на ней только что выстиранное бельё.
Элис и Ноэль вернулись, когда солнце, по всегдашнему своему обыкновению, уже садилось на западе, и шли они к нам через поле со стороны сосняка, который мы ещё не исследовали, хотя в наши планы это входило.
– Ну вот! – возмущённо воскликнул Дикки. – Они были в сосновом лесу! Одни. Без нас.
Однако при первых же словах возвратившихся к нам исследователей топор войны, которым он до тех пор гневно потрясал, был зарыт.
– Освальд! Дикки! – выдохнула с волнением Элис. – Мы нашли сокровище!
Дикки заколотил в противосарацинскую доску последний гвоздь.
– Настоящее? Денежное? – спросил он и уронил молоток.
Крайне беспечный с его стороны поступок, на что Освальд, конечно, счёл нужным ему указать.
– Нет, не денежное, но тем не менее настоящее, – сообщила Элис. – Давайте созовём совет, и я вам всё расскажу.
Вот тут-то Дикки и доказал, что пусть он даже роняет с высот молотки, однако с топорами войны управляться умеет.
– Мне кажется здесь, – произнёс он, имея в виду противосарацинскую вышку, – для всех нас найдётся место. Полезай наверх, Ноэль. А ты, Освальд, подпихни его снизу. Когда они с Элис усядутся наверху, подсадишь Г. О., а я его подхвачу.
Элис стала вовсю восторгаться архитектурой наблюдательной вышки, грозящей сарацинам бедой, а Ноэль сказал:
– Послушай, Дикки, мне страшно жаль насчёт твоего приза.
– Да всё в порядке, – успокоил его брат. – Я стёр твои каракули хлебным мякишем.
Ноэль разинул рот, став похожим на голодного птенца, как всегда в таких случаях.
– Ты хочешь сказать, что моё прекрасное стихотворение превратилось в грязные хлебные крошки? – с усилением выдавил из себя он.
– Ничего страшного, – поспешила вмешаться Элис. – Я запомнила почти каждое слово. После чая опять запишем.
– А я-то подумал, ты будешь рад, – продолжил обиженно Ноэль. – Ведь пометки, сделанные в книге автором от руки, делают её гораздо ценнее. Мне так сказал дядя Альберта.
– Только это должен быть автор, которым написана книга, – сказала Элис. – А ты всё-таки, Ноэль, пока ещё не Юлий Цезарь, чьими «Записками о Галльской войне» наградили Дикки.
– И не хочу им быть, – вздёрнул голову Ноэль.
Только что восстановленные дипломатические отношения грозили вновь дать трещину. Ясно почувствовав это, Освальд спешно свернул разговор на главное:
– И насколько же ценно сокровище?
Элис начала рассказывать. Говорить ей пришлось шёпотом из-за соседей, которым вечно приспичит крутиться поблизости, когда это совсем некстати. На сей раз они снимали с верёвки высохшее бельё, распинаясь о том, что денёк выдался донельзя подходящим для сушки.
– Так вот, – прошептала с таинственным видом Элис. – Значит, так… Вам действительно кажется, что мы вдвоём можем сидеть на вашей наблюдательной вышке? По-моему, она слишком сильно прогнулась посередине.
– Тогда сядьте ближе к краям, – посоветовал Освальд. – Ну и что там с сокровищем?
– Мы отправились в сосняк, потому что знаем из книг Брет Гарта[146], что запах хвойной смолы ободряет раненый дух, – продолжила Элис.
– Это кто же и чей дух так ранил? – с возмущением, нараставшим в голосе при каждом новом произнесённом слове, поинтересовался Дикки.
– Да-да, мне понятны твои чувства, – примиряюще отозвалась Элис. – Но у тебя ведь есть дуб. Полагаю, он ничуть не хуже, а может, даже и лучше. Особенно для англичан, которые празднуют День чернильных орешков[147] и… Так на чём я остановилась?
Мы ей напомнили.
– Ну, мы и пошли в сосняк, – снова стала она рассказывать. – Это очень хороший лес. Совсем дремучий, как в «Зазеркалье» Льюиса Кэрролла. Мы так и ждали, что любую минуту можем встретить там Бандерснатча, правда, Ноэль? Большой такой лес, и на другом краю его есть зачарованная пустошь. Довольно голая, с островками травы и колючими зарослями ежевики. Вот прямо посередине неё мы сокровище и обнаружили.
– Тогда показывайте, – потребовал Дикки. – Вы с собой-то его принесли?
Ноэль и Элис хихикнули, а потом Элис ответила:
– Не совсем, потому что сокровище – это дом.
– Зачарованный дом, – подхватил Ноэль. – Всеми покинутый. И сад при нём совсем как тот заброшенный из стихотворения Шелли «Мимоза».
– И вы вошли внутрь? – поинтересовались мы.
– Нет, – отозвалась Элис. – Мы вернулись за вами. Но там был один старик, который нам объяснил, что дом этот заканцелярен и никто жить в нём не может.
Г. О. спросил, что такое «заканцелярен».
– Уверен, старик хотел сказать «зачарован», – убеждённо произнёс Ноэль. – Полагаю, он просто прибег к какому-то архаичному термину. И слово «заканцелярен», по-моему, очень недурно звучит. А означает оно, как я уже говорил, зачарованный дом.
Тут пришла няня:
– Идите пить чай, мои дорогие.
Покинув противосарацинскую вышку, мы откликнулись на призыв. Ноэль принялся было за стихи под названием «Заканцеляренный дом», но мы заставили его прекратить, пока не выясним побольше, чтобы было о чём писать.
И вскоре пища для стихотворства действительно появилась. Причём, как выяснилось впоследствии, в количестве гораздо большем, чем кому-либо из нас хотелось.
Закатное солнце ушло, но оставило после себя на небе красную полосу. Она просвечивала сквозь сосны наподобие зарева от пожара, который вроде бы разгорелся поблизости, а на самом деле бушует на расстоянии в несколько миль. Горизонт окрасился в цвета клубничного мороженого, и на этом фоне «заканцеляренный» дом выглядел очень чёрным и очень таинственным.
Он был довольно велик, с забитыми досками окнами нижнего этажа, садом, и впрямь похожим на тот, что Шелли описал в стихотворении «Мимоза», мощённым плиткой двором и хозяйственными строениями. Сад ограждала высокая стена, утыканная сверху острыми осколками стекла, но Освальд и Дикки сумели через неё перебраться во двор.
Сквозь плитку здесь пробивалась трава. Двери конюшни и каретного сарая были ободраны по углам, словно после нашествия полчища крыс, однако самих этих крадущихся тварей мы нигде не увидели.
Задняя дверь дома оказалась заперта. Зато нам с Дикки удалось взобраться на бочку для сбора дождевой воды и заглянуть оттуда в маленькое оконце, сквозь которое мы увидели сушилку для тарелок, раковину с кранами, медный котёл и дырявое ведро для угля. Всё это было очень волнующе.
На другой день мы отправились туда снова, прихватив одолженную у соседей бельевую верёвку, которую завязали петлями наподобие верёвочной лестницы, и с её
